• небольшой мозг, низкий и длинный череп с очень толстыми стенками, скошенный, «убегающий» лоб, мощное надбровье, огромные челюсти – типичный питекантроп;
• очень крупный мозг, надбровный валик, широкое носовое отверстие, лицо выдается вперед в средней части, резко выступает затылок-«шиньон» – неандертальца ни с кем не спутать.
Но потом вести о новых находках стали приходить из Африки, Азии, Индонезии… Описали синантропов в Китае, атлантропов в Северной Африке, телантропов в Африке Южной, мегантропов и явантропов на Яве, еврантропов на юге Европы. Мир узнал о человеке родезийском, человеке штейнгеймском, человеке тотавельском… Каждый исследователь считал своим долгом объ; явить об открытии нового вида, а то и рода. И вроде бы основания для этого имелись: ведь все находки отличались друг от друга. По-другому и быть не могло! Разделенные тысячами километров и тысячелетиями самостоятельной эволюции, наши пращуры образовывали множество своеобразных форм. Но на смену систематикам-«дробителям», наплодившим кучу видов и родов, пришли «объединители», которые заявили: да, находки не похожи друг на друга – ну так и современные люди разные! А посмотрите, как разительно отличаются самцы от самок у человекообразных обезьян! Давайте не будем плодить сущности, если особенности находок можно объяснить внутривидовой и межполовой изменчивостью, не забывая про географию и про датировки.
В результате десятки «антропов» упразднили, разжаловали в подвиды и многих загнали под вывеску Homo erectus. Но вы, мой читатель, должны понимать, что вид от такой операции не застыл – просто решением ученых расширились его границы. Находки, несмотря на смену этикетки, остались такими, какими были. Это видно на диаграмме эволюции размеров мозга. Если мы расположим черепа эректусов на оси времени (см. рис. 11), то увидим колоссальный разброс объема мозга – от менее чем 800 см³ у ранних представителей до почти 1300 см³ у поздних. Мы увидим также, как на одном полюсе ранние эректусы сливаются с эргастерами, а на другом плавно перетекают в гейдельбергских людей. И оказывается, в зазор между этими четко определяемыми видами помещаются находки, которые в равной степени можно записать в обе группы. И ведь записывали! (Мы еще коснемся этого вопроса в мифе № 20.)
Таков, например, упомянутый тотавельский человек, найденный во французской пещере Араго. Он описан как подвид Homo erectus tautavelensis; первооткрыватели отмечали сходство тотавельцев как с питекантропами Явы, так и с гейдельбергским человеком, и классифицировали людей из Араго как «пренеандертальцев». Логично: ведь самого гейдельбергского человека можно рассматривать как прогрессивного эректуса, можно как раннего неандертальца, а можно – как переходную форму между эректусами и неандертальцами. Диалектика эволюции, друзья!
Для далекого от биологии человека «вид» – это картинка из учебника, раз и навсегда заданный набор признаков. Собака – это собака, кошка – это кошка, а обезьяна – это обезьяна. Но не бывает абстрактного пса; собака – это и огромный ньюфаундленд, и крошечная чихуахуа, и коротконогая такса, и стремительный грейхаунд.
Кстати, о нашей с вами изменчивости. Есть вещи, которые бросаются в глаза: цвет волос и глаз, рост, телосложение и т. д. Но о некоторых особенностях нашего организма мы можем узнать, только если сделаем рентген.
Например, известно ли вам, сколько у вас позвонков?
Грудных позвонков у человека обычно 12, но бывает 13 или 11. На вашу жизнь это никак не влияет.
Поясничных позвонков в норме пять, но иногда – четыре или шесть.
В крестце – пять позвонков, но запросто может быть шесть.
А наш копчик состоит из четырех рудиментарных позвонков, но в нем может оказаться пять, шесть или даже два позвонка.
Я не упомянул шейные позвонки. Их практически всегда семь, зато на них изредка – примерно у каждого 200‑го человека – встречаются дополнительные шейные ребра, которых мы в норме лишены.
Изменчивость, как вы знаете, – материал для эволюции: преимущество получают те представители вида, которые лучше охотятся, быстрее убегают от хищников, активней размножаются, эффективней противостоят болезням и паразитам и т. д. Их выживает больше, их черты распространяются среди потомков – и вид постепенно меняется.
Если столь высока изменчивость существ, живущих в одно и то же время, то насколько разными должны быть особи, разделенные тысячелетиями? Становится понятно, что вид – это условность, договоренность ученых, дань удобству. Как мы увидели, очерчивание границ вида зависит и от количества находок, и от взглядов конкретного систематика. Аналогично мы делим людей на возрастные категории: младенец – ребенок – подросток – юноша и т. д., но возьметесь ли вы назвать конкретную дату перехода из одной категории в другую? (Скажем, 31 декабря я лег спать пухлым румяным ребеночком, а 1 января проснулся угловатым неуклюжим подростком…)
Резюме
Виды людей не оставались застывшими в веках. Природа работала легкими, незаметными штрихами, от поколения к поколению шлифуя свою «заготовку». Вы полагаете, что в семье Homo erectus в один прекрасный день родился маленький неандертальчик? Нет! Дети похожи на своих родителей. Однако спустя сотни тысяч лет, встретив далекого потомка эректуса, любой сказал бы: ну какой же это питекантроп? Это же типичный неандерталец!
Мифы об ученых
Так называемые литературные и научные круги в Англии позволяют в настоящее время протоплазме, происхождению видов и т. п. со священным трепетом убедить себя, что не бог создал вселенную. Я знал три поколения Дарвинов – деда, отца и сына, – все атеисты! Брат современного знаменитого натуралиста… рассказал мне, что в имуществе своего деда [т. е. Эразма Дарвина] он обнаружил печать с выгравированной на ней надписью: «Omnia ex conchis» [т. е. «Все – из раковин»]. Несколько месяцев назад я видел натуралиста; я сказал ему, что читал его «Происхождение видов» и другие сочинения и что он никоим образом не убедил меня в том, будто люди произошли от обезьян, но гораздо более преуспел убедить меня, что он и его так называемые научные собратья весьма близко привели современное поколение англичан к обезьянам. Прекрасный человек этот Дарвин и с добрыми намерениями, но с очень слабым интеллектом.
Томас Карлейль{39}
Впрочем, сам Дарвин был не лучшего мнения о Карлейле и в своей автобиографии отзывался о нем как о человеке, по складу своего ума «неспособном к научному исследованию»{40}…
С этой пикировки великих людей XIX в. мы начинаем разговор о мифах, которыми обрастают биографии патриархов науки. Это особая категория – мифы, бьющие не по науке, а по ее «жрецам». Доверие обывателей к науке зиждется подчас не столько на знаниях (которых, увы, на всех не хватает), сколько на авторитете ученых мужей, сформированном научной пропагандой. Как подорвать авторитет ученого? Есть способы, старые как мир. Поиграть с цитатами, посплетничать, пройтись по «малоизвестным сторонам биографии», немножко приврать. Классика демагогии, используемая мифотворцами по полной программе.
Миф № 13
Главная идея Чарльза Дарвина – что «человек произошел от обезьяны»
Именно за это Дарвина клеймили больше всего: выводили в образе обезьяны на злобных карикатурах, предавали анафеме в религиозных журнальчиках. Однако идея об обезьяньих предках человека принадлежит не Дарвину. Об этом почти ничего не говорится в его главной работе – книге «Происхождение видов путем естественного отбора», и вовсе не в этом заслуга великого натуралиста.
Мысль о том, что предком человека является древняя обезьяна, за полвека до Дарвина высказал другой отец биологии – Жан Батист Ламарк, автор первой законченной теории эволюции. В своей книге «Философия зоологии» в 1809 г. (год рождения Дарвина!) Ламарк пишет:
Допустим в самом деле, что какая-нибудь порода четвероруких – вернее всего, совершеннейшая из них – отвыкла в силу тех или других внешних условий или по какой-нибудь иной причине лазать по деревьям и цепляться за ветви задними конечностями наряду с передними; допустим далее, что особям такой предполагаемой породы приходилось в течение целого ряда поколений пользоваться задними конечностями только для ходьбы, не употребляя на это передних. Несомненно, в этом случае – согласно с приведенными наблюдениями в предшествующей главе – наши четверорукие обратятся в конце концов в двуруких и большие пальцы на их задних конечностях перестанут противопоставляться остальным, так как эти конечности стали служить им только для ходьбы.